Эвен Часть I Родные

Ленина Радинская о своем отце Иосифе Шмуклере

Шмуклер Иосиф Соломонович - мой отец, родился 11 апреля 1901 года в местечке Браилов Винницкой области, в многодетной религиозной еврейской семье.
Его отец был меламедом - религиозным учителем, т.е. преподавал в хедере: учил малышей Торе. Иосиф, красивый мальчик, обладал, по-видимому, хорошей памятью и голосом, а главное - желанием учиться. Неизвестно, как именно это произошло, но в возрасте 6-7 лет он оказался учеником хедера при Бердичевской синагоге. Из случайных рассказов мамы я помню, что он спал в синагоге за печкой и столовался по очереди у богатых евреев. Мама считала, что с тех времён у папы осталась привычка есть красиво, но очень медленно. Эта особенность впоследствии сыграла с ним злую шутку: в Красной армии его заподозрили в буржуазном происхождении. Вскоре, каким образом, я не знаю, папа стал йешиботником, учеником Кишинёвской йешивы. Он успешно учился и уже в 16 лет, в 1917 году, должен был окончить учёбу и готовиться к карьере раввина. Но грянула революция, а за ней гражданская война. Кишинёвская йешива эвакуировалась в Екатеринослав. Вероятно, это был 1918 год. Война, разруха, голод, полубеспризорное существование. На этом фоне - сыпной тиф, сыпнотифозный барак, длительное выздоровление. Соседом по палате оказался еврей-коммунист, который, вероятно, будучи одержим идеей, так поработал над сознанием молодого беспризорного йешиботника, что превратил Иосифа из без пяти минут раввина в фанатичного, до конца жизни не изменившего идее коммуниста. С этого времени для моего отца началась другая, драматичная и нелёгкая жизнь.
У меня нет стройного представления о всех перипетиях его жизни. В силу той атмосферы закрытости и страха, которая существовала, пожалуй, до конца пятидесятых годов, прошлое моих родителей долго оставалось для меня туманным, я могла судить о нем лишь по их отдельным случайным высказываниям. И только после 20-го съезда партии, когда я уже училась в институте, стали известны какие-то подробности папиной биографии.
Иосиф Шмуклер. Зима 1927 г. Харьков.
Итак, в 1919, находясь в Екатеринославе, он вступил в ЕКП (Еврейскую Коммунистическую Партию), где познакомился с многими молодыми евреями, ставшими активными пропагандистами новой религии (марксизма). В те годы в Екатеринославе начинали будущие комсомольские поэты: такие, как Светлов, Первомайский, Безыменский. Иосиф работал, видимо, кем-то, вроде секретаря, т.к. свободно владел языком идиш и параллельно учился русскому. Не знаю точно, но где-то году в двадцатом ЕКП влилась в ВКП(б), и таким образом папа тоже стал членом ВКП(б). Потом он вернулся домой; кажется, это была уже Жмеринка. Родные очень хотели его женить, чтобы он остепенился и жил, как все. Но получилось иначе. Иосиф сбежал в Красную армию, которая стала "его университетами". В армии он учился, жил и, в конце концов, принял решение стать профессиональным военным. Он успешно продвигался, стал политруком, получил соответствующие "кубики", проходил с отличными оценками курсы командного состава. Когда мой папа служил под Харьковом, то на одной из встреч молодых коммунистов с бойцами Красной Армии, он познакомился с маминой сестрой Эллой Виниковецкой, а затем и с ее семьёй. Много лет Иосиф приходил к ним в дом, на улицу Донец-Захаржевского, и, говорят, ухаживал по очереди за всеми тремя сёстрами - Эллой, Соней и моей мамой Лизой. Бабушка Хая прозвала его "голденер Шмуклер". (“Голденер” - на идиш “золотой”)
В 1929 году, когда папа учился в Киеве на высших командирских курсах, начались партийные чистки, и на первой же чистке Иосиф Шмуклер был исключён, как социально чуждый элемент. Он сам написал в автобиографии, что его отец является меламедом (религиозным учителем); кроме того, ему инкриминировали пребывание в ЕКП. И это было не только ис-ключение из партии, это было также изгнание из армии. В течении двух последующих лет папа боролся за восстановление в партии; в результате, он был восстановлен и отправлен на коллективизацию в один из районов Винницкой области. Приблизительно год спустя, он поступил в ВУКИЖ - Всеукраинский Коммунистический Институт Журналистики.
Он был секретарём парторганизации курса, отлично учился, начал сотрудничать в газете "Красная Звезда". Но тут наступил 1934 год и вместе с ним очередная чистка. В стенной газете курса появилась карикатура: старому религиозному еврею помогают (деньгами) два его сына - с одной стороны коммунист Шмуклер, а с другой - из-за границы (Бессарабия) - капиталист Шмуклер. В семье говорили, что Иосифу предложили тогда отказаться от отца и прекратить материальную помощь. Он не согласился. Был исключён из партии, с 4-го курса института и уволен с работы. В 1935 году, исключённый и безработный, он женился на моей маме и вместе с ней переехал в Киев. Мама поступила на работу в аптекоуправление и, вероятно, туда же устроился и папа - на какую-то канцелярскую работу. Тяжёлые были времена. А 1 февраля 1936 года родилась я. Папа говорил, что он хотел назвать меня Гитой, по имени его матери, но мама решила дать мне имя Ленина, т. к. Сталин во время одного из советских праздников сказал на трибуне какой-то девочке, что это - хорошее имя. Теперь я не знаю, как это понимать: уж очень страшные были времена. Некоторое время после моего рождения родители жили в квартире управляющего аптекоуправлением Пельца, который уехал с семьёй отдыхать на юг. В одну из ночей за Пельцем пришли (чтобы арестовать). Родители отделались нелегким испугом. Пельц был их земляком и, видимо, протежировал им в те нелегкие времена; он отсидел 19 лет. Я помню, как впоследствии тетя Элла ездила под Москву, чтобы повидаться с ним и его женой после их освобождения. Это были уже старые, искалеченные люди. Можно считать, что моему отцу, действительно, в те годы очень повезло: ведь к тому времени он уже был изгнан и наказан.
Дальше был тяжёлый полиневрит - от укуса крысы, лечение...

Сестры Виниковецкие. Слева направо: Лиза, Соня, Элла.

17.01.1927 г. Харьков
Возвращаясь немного назад - Шмуклер был человек упрямый; он не понимал, насколько ему повезло, и продолжал добиваться восстановления в партии. Он писал и писал, пока в 1939 не получил документ за подписью Ярославского, в котором сообщалось, что исключён он правильно , "за буржуазный национализм." А потом были какие-то курсы фининспекторов, работа, не знаю где, и весной 1941 - военные сборы в пограничном местечке Герц. В армии - он интендант, т. к. ни политработником, ни командиром он, естественно, быть не мог. А через пару месяцев началась война, и он су-мел спастись, наверное, благодаря тому, что был обученным солдатом. Па-па добрался до Киева, когда нас там уже не было (мы уехали в эвакуацию в Челябинск). Ему опять повезло: в действующую армию его не взяли, не столько из-за перенесенного полиневрита, сколько в связи с исключением из партии. Служил он в трудармии на Урале и был демобилизован в 43 или 44 году. Потом - курсы фининспекторов в Иванове, которые он окончил на "отлично", работа в финотделе: сначала в Челябинске, а затем в Киеве.
В разгар послевоенной антисемитской кампании он уничтожил все документы, имеющие отношение к его членству в партии.
После 20-го съезда папа снова долго готовил, а затем послал в ЦК просьбу о восстановлении в партии, но получил отказ в связи с тем, что за истекшие годы не поддерживал связи с партией.
В пятидесятые-шестидесятые годы и после, до самой пенсии, он работал инспектором Госстраха, а после - страховым агентом. Папа писал письма в вышестоящие инстанции с предложениями об усовершенствовании страхового дела. Его предложения должны были привести, кроме всего прочего, к снижению зарплаты самих агентов. Понятно, как на это отреагировали его начальники и коллеги. Правда, его клиенты - а папе отдавали бедную интеллигенцию - относились к нему с уважением и нередко становились его приятелями. В эти годы он продолжал изучать советскую прессу, подчеркивать главное в речах Хрущева, а потом Брежнева; стал активно переписываться, как читатель, с Долматовским, Матусовским, Рыбаковым. Они ему отвечали. Писал он и Эренбургу - после публикации книги "Люди, годы, жизнь". В 1953 году я уехала на учёбу в Челябинск, домой приезжала только летом на каникулы. Родителям было тяжело и в материальном, и в моральном смысле. А папа всё писал в разные инстанции, включая Нину Петровну Хрущёву: сначала просил о моём переводе (из Челябинского мединститута в Киевский), а потом - об освобождении от работы в Макушино. Когда в 1962 году я вернулась в Киев, мои родители были уже на пенсии. Потом появился Виталик, а у них - работа. Конечно, для них обоих это был подарок судьбы, но запоздалый: физических сил оставалось уже мало... В 1967 не стало мамы, и вскоре (где-то через год ) я поняла, что папа хочет жениться. В общей сложности это происходило 3 раза. Наш дом был для него тылом, куда он возвращался. Папа, конечно, любил Виталика и тесно с ним общался: забирал его сначала из детского сада, потом из школы, рассказывал ему о жизни, пел... В 1981 году, когда Виталик уехал учиться в Челябинск, папа окончательно вернулся домой - хотя его последняя жена была очень хорошей женщиной. Дело в том, что ее сын эмигрировал в США, и она ему звонила. А папа боялся репрессий. Этот страх уже нельзя было преодолеть. До перелома шейки бедра (его сбила машина, когда он переходил улицу в неположенном месте) папа много ходил, читал, писал. Хотел, чтобы его взяли на операцию - в надежде уснуть и не проснуться. Но в операции ему было отказано, и мы выходили его дома. Вита-лик приехал на каникулы и помогал мне. Он делал деду внутрисуставные блокады, и мы смогли поставить его на ноги: сначала с костылями-каталкой, а потом - с палочкой; но психологически он восстановиться не смог.
В последние годы по ночам папа часто пел молитвы. Он всегда очень интересовался Израилем, по крупицам собирал сведения о нём, через третьих лиц переписывался с уехавшими в 1974 году родственниками.
Умер папа первого марта 1989 года. Виталик прилетел на его похороны из Троицка. Кто мог тогда подумать, что он переживёт своего деда всего на восемь лет!
Виталик любил дедушку Иосифа и жалел его. Став отцом, он захотел дать сыну имя обоих своих дедов
Июнь 2004 г. Хайфа