Эвен

Часть I

Коллеги

Доктор Евгения, отделение реанимации

– Скажите, Женя, вы долго работали с Виталием Радинским?
– Три года.
– И как он проявил себя за это время?
– О нем можно сказать очень много хорошего. И не только я могу это сказать, потому что работала с ним три года, но и те, кто работал с ним гораздо меньше. Это был человек, который никогда ни на что не жаловался, всегда был в хорошем настроении. С таким человеком очень хорошо работать. Он всегда был готов помочь. Когда возникала какая-то проблема, что-то не получалось или очень хотелось спать, он всегда приходил и помогал. Я не помню, чтобы он когда-нибудь на что-то жаловался, чтобы он говорил, что ему тяжело, хотя, я знаю: у него были проблемы с его сыном, со здоровьем, - но не было такого случая, чтобы он пропустил работу без основательной причины. Он никогда не боялся взять на себя то, что другие, может быть, не хотели делать. Он был очень ответственным в работе, он очень хорошо относился и к людям, с которыми работал, и к больным. Он никогда не заставлял себя ждать, и если его звали, он тут же приходил.

– Женя, в этом отделении вы, наверное, привыкли к смерти?

– К смерти невозможно привыкнуть. Здесь много тяжелых больных, и нам приходится часто видеть смерть и процесс умирания. Может быть, мы относимся к этому проще, чем другие люди. Но привыкнуть к этому невозможно.
– Как вы восприняли известие о смерти Виталия?
– Очень тяжело. До сих пор не могу этому поверить. Не могу поверить, что он больше не придет, не будет шутить, улыбаться. Очень трудно поверить, что его с нами нет.
– Скажите, много медсестер его здесь знают?
– Конечно, много. Все, кто работает здесь, его знали. Когда он работал в нашем отделении постоянно, мы видели его каждый день, и после того, как он ушел в отделение грудной хирургии, он продолжал у нас дежурить. Все любили работать с ним: и врачи, и медсестры.
– Он делал в вашем отделении операции или просто вел больных?
– Делал операции. Существуют операции, которые мы делаем в нашем отделении. Ну, и кроме того, он оперировал в грудной хирургии.
– Скажите, как вы оцениваете его в качестве хирурга? Вы ведь знаете многих хирургов и у вас есть материал для сравнения.
– В смысле техники? У него были золотые руки. Я не помню случая, чтобы у него что-нибудь не получалось или получалось плохо. Наоборот, если у кого-то что-то не получалось, мы обращались к нему, мы знали, что всегда найдем у него помощь и поддержку. И то, что трудно сделать - с его помощью сделаем. Он был умным врачом. И если я сейчас говорила об операциях, это не значит, что он умел делать только операции, что у него была только техника. Нет. Он был умным, знающим врачом. Он знал, как сделать правильно, какие могут быть осложнения, к чему это может привести. Он знал не только теорию, но и практику. Он был умным, знающим врачом.

– К вам в отделение часто привозят раненых из Ливана?

– Да.

– Он тоже оперировал их?

– Да.

– Значит, он знал, насколько там опасно?
– Конечно, знал.
– А как вы думаете: если он знал, что там опасно, то почему же он, все-таки, ходил в Ливан?
– Я не могу вам на это ответить. Мы ведь не знали, где он находится, куда он уходит в милуим. Нам было известно, что какое-то время он был в больнице в Ливане, а это совсем другие условия, другие задачи. Ну, очевидно, он не боялся идти туда, куда его посылали, так же, как он не боялся идти на самую тяжелую операцию, стоять там по несколько часов и делать ее.

На военных сборах с доктором Добкиным. 1994 г.